Брайан Фрил - После занавеса Чеховские мотивы [=После Чехова]
Андрей. Вы рассказывали про травяные настойки.
Соня. Вот уж скучная тема.
Андрей. Это точно. Скучнее не придумаешь. (Сняв пальто, набрасывается на суп.) Извините. Ужасно хочется есть.
Соня. Еще мы говорили об одиночестве.
Андрей. Мм-ммм.
Соня. И как с ним справляться.
Андрей. Ммм.
Соня. Мы сошлись на том, что не всегда это удается.
Андрей. Ну, в общем…
Соня (озадачена). Вы ведь остались без жены? Давно она умерла?
Андрей. Не помню. Стыдно, правда? Лет семнадцать назад… нет, больше. А ваш дядя?
Соня. Девятого сентября будет девятнадцать лет, упокой, Господи, его душу. Вчера, кажется, мы дали волю своим чувствам. Точнее, я.
Андрей. Разве?
Соня (резко меняя тему). А щи, вроде, ничего.
Андрей. Чуть теплые.
Соня. Так отнесите назад.
Андрей. Этой Горгоне-Медузе? Покорно благодарю…
Соня (хватает тарелку). Так я отнесу.
Андрей. Нет, нет, не надо! Я люблю теплый суп.
Соня. Хлеб, по крайней мере, свежий?
Андрей. Вполне. Черненький!
Соня (озадаченно). Я вижу. Как репетиция?
Андрей. Ноги болят. Шесть часов на ногах, как вы думаете!
Соня. Оркестр репетирует стоя?
Андрей (пауза). Нет, но когда долго сидишь на жестком стуле, особенно в струнной секции, зад немеет… извините за выражение. Время от времени приходится вставать и похлопывать себя по ляжкам, чтобы улучшить кровоток. А потом… потом от долгого стояния начинают затекать ноги. Через несколько часов все тело как чужое, растирай не растирай. Я когда ухожу с репетиции, меня ущипни за любое место — я даже не почувствую.
Соня. А почему струнная секция?
Андрей. Что почему?
Соня. Вы сказали, все немеет, особенно в струнной секции.
Андрей. Потому что во всех оркестрах струнники — самые большие пьяницы и сплетники.
Соня. Андрей, вы меня совсем запутали.
Андрей. Я пытаюсь вам доходчиво объяснить…
Соня. Давайте вернемся к началу. Вы репетируете «Богему».
Андрей. Совершенно верно.
Соня. В оперном театре.
Андрей. Да.
Соня. Сочинение Пуччини.
Андрей. Все правильно.
Соня. Родился в Лукке в 1858 году.
Андрей. Так было сказано в газете.
Соня. Он еще жив?
Андрей. Кто, Пуччини? Не думаю.
Соня. А что в этом невероятного?
Андрей. Я думаю, он умер.
Соня. Вы это точно знаете?
Андрей. Нет.
Соня. Ну так что вы глядите таким букой? За дирижерским пультом дотошный немец, оркестранты трудятся, не покладая рук, а ваша Мими само очарование!
Андрей. Вы видели ее на афише? Какие лучистые глаза! Между прочим, ей всего девятнадцать лет.
Соня (сухо). Я рада за нее. Одним словом, будет огромный успех.
Андрей. Вы думаете?
Соня. Вы сами это говорили.
Андрей. Разве? Мне казалось…
Соня. Когда же спектакль?
Андрей. Завтра.
Соня. Я бы хотела послушать, но к девяти вечера мне надо быть дома. Очень жаль.
Андрей. Это будет нечто необыкновенное, я знаю!
Соня. Вот! Наконец я слышу энтузиазм в голосе.
Андрей. Не удивляйтесь. Я по натуре оптимист. Девочки — мои сестры — называют меня живчиком. Как прошли ваши деловые встречи?
Соня. Превосходно. Лучше не бывает.
Андрей. Рад за вас.
Соня. Утром банк, днем Наркомзем. В Наркомземе такие внимательные люди.
Андрей. Приятно слышать.
Соня. Правда? В банке мне подали замечательную идею. Они советуют — настоятельно советуют, — чтобы я… нет, вам это скучно.
Андрей. Ну что вы. Мне это очень интересно.
Соня. Они говорят, что зерновые культуры — пшеница, рожь, ячмень — всего этого не надо. Слишком рискованно, да и для женщины хлопотно. А вместо этого они настаивают…
Андрей. В Наркомземе?
Соня. В банке. Вместо этого они настаивают… то есть, конечно, не настаивают… они настоятельно рекомендуют посадить деревья.
Андрей. На всем участке?
Соня. На всем участке.
Андрей. Большой?
Соня (уклончиво описала в воздухе некую фигуру). Я как раз изучала бумаги, когда вы вошли. Все так сложно… но я разберусь. Просто мне нужно время. Это, уверяют они, будет приносить мне твердый доход. Со временем. Ближе к смерти, я так понимаю. А что, красиво? Лесонасаждение!
Андрей. Наконец я слышу энтузиазм в голосе.
Соня. Раз и навсегда порвать с прошлым — ведь это такое облегчение, правда?
Андрей. Да уж, ничего не скажешь.
Соня. И потом… (Словно читая лекцию.) «Деревья хороши и сами по себе. Они украшают землю и благотворно действуют на климат. А кроме того, они рождают в человеке чувство благоговения и поддерживают слабеющий дух».
Андрей (аплодирует). Браво!
Соня. Не мои слова. Это сказал мой близкий друг, вкладывающий в восстановление лесов всю свою страсть.
Андрей. Вы уже с ним говорили об этом проекте?
Соня. Он меня наверняка поддержит. (Быстро меняя тему.) Какая же это тоска — все эти старые купчие, просроченные векселя, закладные! Сам черт ногу сломит. А ведь когда-то я в этом отлично разбиралась… когда имение еще было нашим. Не хуже какого-нибудь счетовода. Не верите? Напрасно. Дядя Ваня с радостью перепоручил мне все дела по управлению имением, потому что я в этом знала толк, а он — нет, хотя он в этом и не признавался.
Андрей. А в чем состояло управление имением?
Соня. Я нанимала рабочих, арендовала сельхозтехнику, участвовала в торгах, вела бухгалтерию. Всего не перечесть. Господи, еще помогала нашим соседям!
Андрей. Точно как Наташа… моя жена… мир ее праху. Она была гением по части финансов.
Соня. О себе я бы так не сказала…
Андрей. «Гений» — это я, пожалуй, переборщил.
Соня. Скажем так, весьма компетентная.
Андрей. Вот! Так будет точнее.
Соня. А потом, почти одновременно, случились два события. В Москве умер мой отец, и его молодая вдова, моя мачеха, переехала к нам — на один год. Несравненная Елена. Красивая, изящная, милая… ну разве что немного бессердечная, хотя не мне судить. Моя ровесница, только хороша собой. Дядя Ваня без памяти влюбился. Впервые в жизни. Отчаянно, безнадежно. Он был на двадцать пять лет старше. Ах, до чего же она была хороша!.. Наверно, у него помрачился рассудок… В одно прекрасное утро нашего милого дядю Ваню какая-то муха укусила, и он вдруг объявил, что имением должен управлять мужчина! Переложить на свои плечи вся тяготы. Что он и сделал. Взялся за гуж с тем упрямством и нахрапистостью, которые при известных обстоятельствах отличают людей мягких и нерешительных. Это было вторым событием. Надо ли говорить, что имение быстро пришло в расстройство, мы влезли в долги, а кончилось… вот этим. Бедный дядя. Он, конечно, понимал, что наломал дров, но снова передать мне дела он уже не мог. Его Елена Прекрасная от нас уехала, он сделался угрюм, раздражителен, мелочен. Доктор считает, что его удар стал следствием его озабоченного состояния.
Андрей. Очень может быть.
Соня. Это случилось за завтраком, во время жатвы. Сознание к нему больше не вернулось. Я послала весточку Елене в Париж, где она тогда отдыхала. Она не приехала. Впрочем, он бы ее все равно не узнал.
Андрей. Господь упокой его душу.
Соня. Но, знаете, что меня радует? В эти три недели, пока он лежал в беспамятстве, с его лица сошла эта озабоченность и неприятное выражение упрямства, я вдруг снова увидела добрейшего, нескладного дядю Ваню, который мог ударить кулаком по столу со словами «Я знаю, что я прав!», будучи совершенно в этом не уверен.
Андрей. Вы жили вдвоем?
Соня. А больше у меня никого не осталось.
Андрей. Да, вы говорили.
Соня. Глядя, как из него уходит жизнь, я понимала, что вместе с ней уходит часть меня. Могу вслед за вами повторить: «Господь упокой его душу».
Андрей. Он протянул три недели?
Соня. Три недели и один день. Мы с Михаилом Львовичем дежурили возле него по ночам.
Андрей. А кто такой Михаил Львович?
